По ту сторону Бездны[СИ] - Алина Борисова

Заходили слуги, меняли подносы с едой. Что–то мне говорили. Я по–прежнему не понимала. И уже не пыталась ничего просить или спрашивать. А однажды в потоке непонятных звуков услышала смутно знакомое — «анхенаридит». Но так и не сумела понять, что это значит.

— Анхенаридит? — попробовала переспросить.

— Авэнэ дэи лэ, — услышала в ответ. И еще что–то, долго и непонятно.

И обессиленно закрыла глаза, не желая оставаться в этом безумном мире. И жизнь потекла себе дальше, огибая мой маленький островок из белых холодных простыней.

А однажды почувствовала, как кто–то осторожно присел на мою кровать. И вампирскую ауру — тягучую, обволакивающую, незнакомую.

— Привет, — очень тихо улыбнулся мне чей–то голос, и его я тоже не узнала. Открывать глаза было страшно, но голос был доброжелателен и спокоен, и я заставила себя это сделать.

Да уж, видение из мира грез. Чьих вот только? Лицо чуть в тени, ведь окно у него за спиной, и свет играет по кромке его волос, загораясь пугливыми искорками, и тут же исчезая, смещаясь… А волосы длинные, рассыпаны по плечам, так небрежно, привычно, словно и не сокровища вовсе. А для меня сейчас ничто в мире не могло сравниться с красотою его волос. Ведь и у меня… когда–то… были… И даже длиннее были! И гуще!

— Помнишь, как меня зовут? — осторожно спросило видение.

Помню? Мы разве встречались? Быть может… Когда–то давно… Там ветер играл его вольными прядями… Собиралась гроза… Или глаза его были цвета неба… Или рубашка… А я все смотрела на него… там, тогда… здесь, сейчас… А имя у него было не сложным.

— Лоу, — прошептала, чувствуя, что слезы наворачиваются на глаза. — Лоу.

— Не, — усмехнулось видение, — не годится. Это что ж ты мне, на могиле просто «Лоу» собралась писать? Так я умирать не согласен. Как мое имя, девочка, полностью? Клялась, что не забудешь.

— Умирать? — не поняла его я. — Зачем тебе умирать? Тот, в красном, придет и сожжет, да?.. Но останется только пепел… Разве для пепла нужна могила?

Вновь прикрыла глаза. Смотреть на него было тяжело. Он был таким… изящным, воздушным, красивым. Но красная рука поднималась — и оставался только пепел. Он разлетался в воздухе, и не собрать… и совсем ничего не остается…

— Ну, тот в красном — вряд ли, — улыбается мое виденье. — А вот была одна девочка… Очень уж ей хотелось моей смерти. Не помнишь такую?

Девочка?.. Девочка с горящими восторгом глазами… Влюбленная девочка… Вот как ее звали?.. Не помню…

— Она не могла такого хотеть, — возражаю ему. — Она тебя любила. Сильно.

— Кто? — удивляется он. — Неужели ты?

— Нет, — я почти обижаюсь. — Не я. Девочка. Другая. Ты должен помнить.

— Прости, — пожимает плечами он, — у меня ужасная память на девочек. Так быстро мелькают. Давай мы лучше начнем с чего–нибудь попроще. Вот скажи мне, малышка, а как же зовут тебя?

Меня никто не зовет. Меня здесь бросили и забыли. Когда–то давно, возможно и звали, но теперь…

— Я не знаю, — отвечаю ему. — Не помню. А ты? — смотрю на него с надеждой.

— Я помню, — улыбается он.

— Ты мне скажешь?

— Я попробую подсказать. Помнишь, в детстве, — чуть подавшись вперед, он улыбается мне так светло и искренне, что становится даже немного теплее, — вы гуляли с мамой по дорожке, и ты все убегала от нее, а она тебя звала… Как она тебя звала тогда?

— Лара, — удивленно отвечаю, — Лариса, Лара…

Я помню маму. И дорожку, и наш дом, и песочницу во дворе. И Петьку. Он вечно кидался песком и попадал мне в глаза. Я плакала, его мама ругалась, моя обещала, что зароет в песке этого бесстыжего хулигана. Хулиган смеялся…

— Твоя фамилия, Лара? — настойчивый голос выдергивает меня из видения. Я вновь здесь, среди пустоты, на стылой кровати.

Я резко сажусь, едва не столкнувшись с ним лбами. Но реакция у вампира хорошая, отшатнуться успел.

— А тебе точно не все равно? Какое тебе дело до моего имени, фамилии, воспоминаний? — я злюсь, я действительно злюсь, до слез. Он заставил меня вспомнить маму. И Петьку. А еще у меня был папа, и я почти уже его вспомнила. А своим дурацким вопросом он все испортил!

Простыня, разумеется, соскользнула, но мне все равно, меня уже столько всякой нечисти без одежды видело, ну пусть еще один полюбуется, мне не жалко. Он не любуется, он смотрит мне в лицо своими бездонными серыми глазами:

— Ну почему ты плачешь, Лара? Что не так? Ты мне скажи, и мы все исправим, он осторожно протягивает руку и стирает скользнувшую по щеке слезинку. — А фамилию ты вспомнишь, не бойся. Все со временем вспомнишь.

— Да не нужна мне… фамилия, — я плачу все сильней и не могу остановиться. — Мне одеяло нужно теплое, и подушка чтоб не скользила, она падает все время, я ее найти не могу…и белье это…склизкое, гадкое…

Неуловимым движением переместился чуть ближе, и обнял, прижал к груди, позволил уткнуться носом в свою кристально белую рубашку с кружавчиками и тихо гладил — по спине, по дрожащим плечам.

— Тихо, Ларочка, тихо, все хорошо. Сейчас мы все исправим, постель перестелем, одеяло найдем… Вот только не уверен, что в этом доме есть одеяла. Но ты не переживай, не найдем здесь — отправим кого–нибудь за Бездну, пусть из того дома привезут…

— Что? — от такого я даже плакать перестала. — Как это в доме нет одеял? Зачем ты обманываешь, так не бывает! — но не отстранилась. Меня так давно никто не обнимал. Не утешал. А он держал меня так нежно. Его тело было теплым, а ласковый голос согревал душу.

— Ну а зачем вампирам одеяла, сама подумай. Мы не мерзнем. Да и ты не должна бы мерзнуть — сейчас лето, в доме не может быть холодно.

— Но мне холодно! — возмутилась я. — Очень, — добавила уже тише, вытирая нос об его плечо. Его рубаха хотя бы впитывает, в отличие от этого постельного недоразумения. Он лишь погладил меня по голове.

— Да, маленькая, я чувствую, как ты дрожишь. Это, видимо, нервы. Ничего, скоро ты согреешься, и все будет хорошо. — Лоу тихонько провел ладонью по моей голове. Ощущение было неприятное. Он должен был касаться волос, а касался кожи. — А пока расскажи мне, что еще тебе не хватает, чтоб я сразу отдал распоряжения.

— Еды. Они совсем не дают мне еды, — пожаловалась я.

— Ну а на столе что стоит? — удивился Лоу. — Ларис, ну ты хоть с кровати–то вставала?

— Вставала, — обиженно буркнула я, зарываясь носом в его рубашку. И, не выдержав, снова расплакалась, — я не могу это есть, я не буду это есть, ни за что, я лучше от голода умру…

— Да что не так с едой? — нет, вот он и впрямь не понимает, или прикидывается?

— Все! — я оттолкнула его, и попробовала встать, но на ногах не удержалась, и упала бы, не подхвати он меня. — Мы не едим мясо себе подобных! — кричу, заливаясь слезами и барабаня кулаками по его груди, — мы не едим, это чудовищно, это жестоко! Ну вы же не пьете кровь вампиров, почему же вы нас…